Ждать и любить.

“Арманд сообщает...” — с этих слов начиналось каждое его сообщение в штаб-квартиру разведки. У него было другое имя, но под этим псевдонимом его знали все, с кем Арманду приходилось встречаться по долгу службы. Он при желании тоже мог вспомнить не только этих людей, но и операции, в которых он участвовал вместе с ними, до последней мелочи. Но, пожалуй было одно дело, ставшее исключением из этого правила. Миссию они выполнили, но вспомнить ради чего руководство направило их в командировку в далёкий Лондон в предпраздничный конец декабря , он уже не мог. В памяти сохранилось совсем другое...

Стройная девушка, вошедшая в кабинет начальника, оказалась его новой напарницей. Она хладнокровно и вдумчиво слушала план действий, но когда услышала, что отправляются они в Лондон... При упоминании этого города она встрепенулась, порывисто вздохнула, бледное лицо её резко повернулось к начальнику, и каштановые кудри волос разметались по плечам от этого внезапного движения. Её проверяли. Арманд тогда не знал, почему, но ему были даны четкие инструкции тщательно следить за напарницей, не допуская её приближения к некому дому и местности, где он находился. Из своих источников он узнал, что это дело решит для девушки очень много: если она не нарушит запрет, она продолжит работу, в противном случае будет уволена.

Они прибыли в Лондон, удачно выполнили всё запланированное на неделю раньше, во многом благодаря её профессионализму. Но так как вернуться раньше срока они не могли, то всю эту неделю спокойно жили в выделенном им коттедже. Ничего запретного она не делала, но все те дни почти не разговаривала. Её лицо ещё больше побледнело и осунулось. Арманд старался наблюдать за ней, решив ни за что не позволить напарнице нарушить приказ, ведь она была виртуозом своего дела, и разведка многое потеряла бы , распрощавшись с ней. Но девушка не выходила из дома, даже продукты покупал он. Только по вечерам она сидела на подоконнике в гостиной; на первом этаже и, даже не включая света, подолгу смотрела в окно. Смотрела на двор, где призрачный лунный свет лился сквозь ветви деревьев, заставляя снег, которым было запорошено все вокруг, сиять и переливаться , будто по волшебству. Снег шел часто, и тогда большие пушистые снежинки неслышно падали на землю, кружась в налетающих изредка порывах ветерка и мерно опускаясь на уже укутанную белым полотном землю. А девушка всё сидела и грустно смотрела в окно, думая о чем-то своем. Так прошла почти неделя. И вот, в последний вечер Арманд, сложив свой чемодан, спустился в гостинную, спросить у особенно печальной сегодня напарницы, собрать ли её вещи. Он привычно неслышно спустился по лестнице, взглянул на окно... Его сердце замерло, пропустив пару ударов и забилось вновь с необычайной силой: её здесь не было! Худшие предчувствия сбывались, он стрелой пронесся по обоим этажам дома, понимая, что никого не найдёт. Её нигде не было. Он сорвал с вешалки куртку и, не теряя времени, бросился к машине, на ходу понимая, что напарница именно там, где ей никак нельзя появляться.

Шел снег. На Лондон спустились сумерки. Она шла к известному ей дому. На самом горизонте сознания проскальзывали неторопливые мысли понимания авантюры её действий. Он мог переехать. Он мог продать дом. Мог уехать в другую страну — они с ребятами часто выезжали за рубеж участвовать во всевозможных мероприятиях, давать интервью телекомпаниям в их лучших студиях... Они с ребятами — она поймала себя на том, что вспоминает об этом так, как вспоминал он. Она сейчас не думала о том, что оставляла в СВОЕЙ стране. Да и не оставляла она там ничего особого. Только горстку коллег, которые забудут её через пару месяцев. Заснеженная улица, по которой она шла, делала плавный поворот. По обе стороны от дороги шли частные дома с небольшими лужайками перед ними. Сейчас всё: и дома, и деревья за редкими, скорее для красоты поставленными заборами, и сами заборы — всё было запорошено снегом, слегка сияющим в наступающих сумерках. Она остановилась за несколько десятков метров перед его домом. Он всегда , даже в самом людном городе, умел найти тихие уютные улицы.

Если бы сюда забрел нечаянный прохожий, то он застал бы удивительную по красоте картину. В полутьме снежного вечера на пустынной улице окраин Лондона стояла девушка. Она была одета в длинное, почти до пят черное пальто, каштановые волосы спадали на плечи крупными волнами, на которых изредка поблёскивали подтаявшие снежинки. Лицо её, выражавшее странное душевное чувство было красиво какой-то особой, правильной красотой: ровный, немного бледный цвет лица, гармоничные черты, пухловатые розовые губы и сияющие глаза, наполненные непонятной тоской, взгляд, направленный на один из домов, могли произвести необычное чувство в душе, поселяя там легкое волнение и некую грусть. Но улица была пуста, и некому было оценить красоту этой картины в полной мере. И вдруг по щекам девушки покатились слёзы. Она смотрела на тот дом. Девушка понимала, что нарушила приказ, но иначе не могла. В этом доме у неё когда-то было все: и семья, и ребенок, и счастье. Но потом она все это оставила и уехала. Оставила своего ребёнка! От одной этой мысли она ощутила дикую боль, с которой не могли сравниться никакие физические мучения. Да, вначале это было просто прикрытие, но потом эта семья стала счастьем, которое она так не ценила.

— Молодец,— раздался негромкий, но отчетливый голос Арманда у неё за спиной.
— Я... я...—она обернулась. Её напарник также смотрел вдаль, туда, где сияли окна настолько родного ей дома. Его взгляд был спокоен, он будто просчитывал что-то в уме.
— Да как ты смеешь упрекать меня в чем-либо! Плевать мне на всех вас: на начальство, на ваши дурацкие задания, приказы!!! Да кто ты такой?! Не тебе меня судить! Ты не знаешь, что я там оставила! КОГО я там оставила!!! — внезапно сорвалась на крик она. И в этом крике пронеслись все чувства, все эмоции, которые не давали её покоя последние недели: отчаяние, боль, тоска по ушедшему счастью и мечты, которым не суждено сбыться... Этим криком она как-то закрыла для себя то чувство предательства, совершённого однажды, которое не могло оправдаться ничем, а уж тем более такими вещами, как долг родине и приказ начальства. И то предательство, которое она совершала сейчас: она не войдет в дом, несмотря на то, что должна была, обязана это сделать.

Она повернулась, хотела уйти.

— Я все знаю,— просто прозвучало за её спиной.— Там ребёнок и муж. ТВОЙ. Тот, который взял тебя в жены, не зная, что ты всего лишь шпионка, которой требуется надёжное прикрытие на несколько лет. Не зная, что в один прекрасный день ты сможешь исчезнуть от них навсегда.
—Не навсегда! — принятое только что решение вырвалось само собой.
— Не знаю. Не мне решать, не мне судить. Но это наша судьба. Наша привилегия и наш крест. Проживать за свою жизнь много других, которые заведомо счастливее и беззаботнее нашей. Именно из-за этого у нас никогда нет недостатка в кадрах, множество людей мечтают прожить не одну жизнь, — его голос вдруг стал глухим и презрительным.— Смертные. Боятся не успеть все перепробовать в жизни, не найти счастья. Не там ищут,— мрачно усмехнулся он.
—Я своё уже нашла, — она ещё раз взглянула на сияющие окна, потом добавила с болью в голосе,— И ему уже три года...

Арманд вдохнул, решаясь произнести те слова, которые не должен был говорить ни в коем случае, как разведчик, а когда заговорил, его голос прозвучал резко и отрывисто. Он понимал, что круто изменить свою жизнь тяжело, для этого нужно мужество, и оно у неё есть. Решение принято, и единственное, что он может, это укрепить её уверенность в правильности этого решения.

— Нашла? Нашла, так уходи! Пиши рапорт сразу, как только вернёмся! И никогда не возвращайся на эту службу, забудь всех нас! Уходи. И не жалей потом.
Она повернулась к нему и, глядя прямо в глаза, твердо сказала:
— Не пожалею. Ни-ког-да. А теперь поехали отсюда.

За время перелёта в Россию они не обменялись и парой фраз. Она не говорила больше ни о муже, ни о сыне, но по задумчивому, решительному взгляду Арманд понимал, что решения своего она не изменила. Так и оказалось. Они вернулись в Москву. Лично доложили начальнику об успешно выполненном задании и, не успел тот, всем своим видом выражая гордость организатора, поздравить их с успехом, как девушка положила перед ним свой рапорт об отставке. И настойчиво попросила удовлетворить его. Что, конечно, и было сделано, с великим, впрочем, сожалением — о событиях последнего вечера Арманд умолчал.

... Она вновь была в Лондоне. Стояла на той же улице, смотрела на тот дом, пытаясь отгадать, что её там ждет. Но одно она знала точно — он её не прогонит, если только он дома, не станет задавать глупых вопросов. Просто воспримет её появление здесь как данность. Окна первого этажа темнели, свет горел лишь на втором, да и то в паре комнат. Она тихонько приоткрыла калитку и прошла через небольшой дворик. Взошла на крыльцо. Позвонила в необычный старинный звонок. Коротко, два раза. И только тут заметила, что волнуется. Послышались негромкие шаги. Дверь открылась. В комнате было темно и лишь в дальнем её конце, где лестница, падал свет со второго этажа. На пороге стоял ребёнок.

— Финеас, — произнесла она негромко с английским акцентом, боясь, что он испугается незнакомой речи и её.
Ребёнок посмотрел на неё серьёзно и, совсем не по-детски склонил голову набок.
— Финеас, — раздалось со второго этажа. Послышался звук торопливых шагов взволнованного человека. — Кто там?

Он появился из-за поворота лестницы и замер. Она смотрела на него, он выглядел по-домашнему просто: обыкновенные джинсы, легкий пуловер, босые ноги, утопающие в ковре, и взлохмаченные волосы. Вечный мальчишка, даже глаза те же — весёлые, смеющиеся. Таким она помнила его все эти годы. А он смотрел на неё и не верил. Просто замер глядя на неё и не думая уже не о чем...

...Ребёнок уже спал, а они всё сидели в полутьме гостиной, допивая остывший чай, и тихо говорили. Не о разделяющих их на протяжении полутора лет километрах, не о различиях их стран. О том, как важно ждать и любить. И возвращаться к тем, кто ждет и любит. Несмотря ни на что.

Эпилог.

Через десять дней Арманд получил новое звание и новогоднюю открытку, где не было ничего, кроме стандартного стихотворного поздравления, обычного для английских открыток, и рисунка очень красивого домика, укутанного снегом , с горящими в ночи окошками. Это стало лучшим подарком к Новому году — знак признательности человека, которому он помог обрести своё счастье.
Эту открытку Арманд поставил на письменный стол своего кабинета в управлении, и серьезно пообещал себе, что тоже когда-нибудь обязательно остепенится, отойдет от дел и заведёт семью.

Когда-нибудь...